МОЯ НЕЗАВИСИМОСТЬ

Трудный путь независимости, начавшийся с  91-ого года, прошел каждый армянин по-своему. Моя независимость началась в 1988 году, когда мне было всего 13 лет. Отец не позволил мне пойти с ним на Оперную площадь, он сказал, что твоя работа – учиться. Если ты хочешь быть полезным в национальной борьбе, вооружись знаниями, стань хорошим специалистом, тебе нечего делать на площади Оперы. Учителя сказали то же самое, но мы с одноклассниками сбежали из школы и пошли на митинг. Мое первое серьезное испытание на пути к независимости было на Оперной площади. Один из известных интеллектуалов (сейчас не помню, кем он был) выступал с трибуны, внезапно на улицу ворвалась бронетехника Советской армии, сковала площадь и окружила протестующих. Вскоре после этого в воздухе появились вертолеты. Масса протестующих несколько секунд вздрогнула и всколыхнула. Никто не двинется с места, уверенно и властно приказали они с трибуны. Стоявший рядом полицейский с тревогой сказал:  “На любую провокацию ответят выстрелом, погибнут сотни людей”. Впервые я посмотрел в глаза смерти, впервые ужас смерти бросил вызов моему мужскому достоинству. И я выиграл. Сердце колотилось в груди, пот струился со лба, но ноги прилипли к земле и не двигались. Если бы на меня напала целая армейская колонна, я бы так и не убежал.

Следующее испытание было во время землетрясения. Моя мама из Спитака, и в те дни она отправила моего младшего брата в Налбанд, в дом моей тети. Как только я услышал о землетресении, я убежал из школы домой, и то, что я увидел, было невозможно описать словами. Моя мать билась от боли и беспомощности, а мой отец пытался связаться со знакомым или другом, чтобы выяснить что-то. К вечеру все попытки отца добраться до Спитака оказались тщетными. Дороги были закрыты. Я не мог видеть страданий своих родителей, я понимал, что, если они не получат известие, они сойдут с ума. Я сбежал из дома и поехал в Спитак. Если бы я не мог сесть в машину, я бы пошел пешком, но я должен был бы сообщить родителям какие-нибудь новости. Я был в деревне после полуночи. Села не было, везде были развалины. Оказалось, что мой брат попросил отвести его в детский сад с двоюродными братьями, его и дочеры тети спаслись в детском саду, а тетя, ее муж и бабушка остались под развалинами. На рассвете я вернулся домой с братом и племянницами. С этого дня наша двухкомнатная квартира также стала домом для моих племянниц. Родители заботились о них, как о родных, дали им высшее образование и, как правило, выдали им свадебное приданое.

В 1992 году отец уехал в Ноемберян защищать место своего рождения, мама, я и младший брат остались дома. Мы получали ужасающие известия из Ноемберяна. Иногда мы слышали, как азербайджанцы убивали полицейских, пришедших на мирные переговоры, иногда рассказывали о беспримерных пытках захваченных борцов за свободу, или как азербайджанцы, вошедшие в село ночью, буквально вырезали жителей пригородных домов. Я скучал по отцу, я хотел быть рядом с ним, я хотел видеть своих родственников, живущих в селе, но мама не разрешила мне поехать в село, потому что противник обстрелял колонну армянских машин более чем однажды в районе Киранц. Однажды мы получили известие, что мой дедушка умер. Никакая сила не могла больше удерживать меня в Ереване. Я должен был попрощаться с дедушкой. Автобус ехал по знакомым дорогам, и я вспомнил счастливые дни, когда внуки моего деда выстраивались в деревню во время летних каникул, а наш двухэтажный особняк едва вместил всех. Моя бабушка осторожно снимала шерстяные матрасы, сложенные друг на друга, и выстраивала их на пол рядом. Мальчики спали на полу, уступая место девочкам. И от всего, от кровати, из кладовой, от бабушкиного фартука исходил один и тот же запах: запах сладкого, фруктового детства. Я вспомнил, как мы ходили в лес собирать ежевику, как мы дрались с мальчиками, которые называли нас «городскими», как мы смотрели индийские фильмы в клубе и под этим влиянием писали любовные письма деревенским девочкам.

Мы прошли Киранц без происшествий, и когда добрались до Воскепара, я был потрясен увиденным. Вместо деревни это были настоящие развалины с полуразрушенными домами с садами из обгоревшего пепла. И когда автобус начал спускаться по склону в село, и показались красные крыши домов, сердце у меня сжалось от боли. Моей бывшей веселой, шумной, сказочной деревни не существовало. Повсюду стояла зловещая тишина, прерывавшаяся стрельбой издалека. С наступлением вечера я вышел на балкон посмотреть панораму села, увидеть мерцающие в темноте огни. Но все было погребено во тьме. Они боялись, что азербайджанцы поймают свет. Даже звуки леса были беззвучны, слышен был только шелест реки. Мы похоронили дедушку ночью, потому что азербайджанец не имел святости и несколько месяцев назад открыл огонь по похоронной процессии. Мой отец остался в Ноемберяне, а я вернулся в Ереван, принеся с собой послание моего отца-борца за свободу о том, что отныне я хозяин дома и обязан заботиться о своей матери, брате и моих осиротевших племянницах.  Что я только не делал, чтобы заработать несколько копеек, чтобы моя семья могла позволить себе разжечь печь и поесть горячую пищу в холодную зиму.

… В 1994 году меня призвали в армию. В то время не было армейских праздновании. Сначала не было возможности, а потом у кого хватило духу повеселиться, когда пограничные столкновения не прекратились. Считаю правильным рассказать сегодняшнему солдату об условиях, в которых первые солдаты национальной армии служили, но не убежали, стояли на передовой и преграждали путь врагу. Сегодняшний хорошо одетый солдат, живущий в теплой бараке и купающийся в современной бане, должен знать, что до него границу держали солдаты, иногда ночевавшие в бараках, которые не нагреваются от холода зимы, иногда тоскуя по сухому хлебу. Мы не видели мыла несколько месяцев, но терпели. Мы выстояли, чтобы сохранить границу, сохранить независимость, укрепить армию, чтобы сегодняшный солдат был освобожден от нашей доли забот и трудностей. Мой брат был демобилизован год назад. Когда я пришел на церемонию его приведения к присяге, меня поразили благополучный внешний вид, условия и оснащение воинской части.

Меня демобилизовали в 96-м. За два года службы, когда я был вдали от столицы, жизнь несколько улучшилась, произошел сдвиг. Я начал работать с отцом в недавно открывшейся молочной компании. Постепенно предприятие росло, зарплата повышалась, жизнь постепенно наладилась. Мой брат поступил на радиофизический факультет ЕГУ, племянницы стали студентками лингвистического университета. Иногда мне кажется, что если бы жизнь шла своим чередом, мой путь был бы совсем другим. Я хорошо учился в школе. Но в трудные времена мне часто приходилось помогать маме и пропускать занятия. Моя мечта стать юристом так и не осуществилась. По сей день интересуюсь законом, читаю законы, слежу за судебными процессами. Мне очень жаль, что я не стал юристом, в то же время я понимаю, что многие большие и маленькие жертвы нашего народа на пути к независимости стали залогом наличия свободной, независимой Родины. Я бы не променял ни личное благополучие, ни роскошь на независимость. Я испытываю неописуемую радость, когда вижу наш флаг рядом с флагами стран мира, перед зданием Совета Европы или во время визитов нашего Президента.

Моему сыну уже 7 лет. Надеюсь, он осуществит мои несбывшиеся мечты. Я хочу, чтобы мой сын жил в достойной и гордой стране, служил в сильной патриотической армии. Я хочу, чтобы он смог оценить независимость своей страны и все жертвы, которые были принесены на пути к независимости. Я хочу, чтобы завтрашняя Армения была родной для наших сыновей, чтобы они любили страну, которую мы построили, посвятили себя нашим традициям и национальным целям.

АВАГ АВАГЯН